В аду Европа шла ожесточенная классовая война, частые эпидемии черной оспы, холеры и чумы опустошали города, еще чаще косила население смерть от голода. Но и в благополучные годы, по словам историка Испании 16 века, "богатые ели, и ели до отвала, в то время как тысячи голодных глаз жадно смотрели на их гаргантюанские обеды". Настолько необеспеченным было существование масс, что даже в 17 столетии каждое "среднее" увеличение цен на пшеницу или пшено во Франции убивало равный или в два раза больший процент населения, чем потери США в Гражданской войне. Столетия после путешествия Колумба городские канавы Европы все еще служили общественным туалетом, внутренности убитых животных и остатки туш выбрасывались гнить на улицах. Особой проблемой в Лондоне были т.н. "дыры для бедных" - "большие, глубокие, открытые ямы, куда складывались трупы умерших бедняков, в ряд, слой на слой. Только когда яма наполнялась до краев, ее засыпали землей." Один современник писал: "Как противна вонь, которая идет от этих ям, забитых трупами, особенно в зной и после дождя." Немногим лучше был запах исходящий от живых европейцев, большинство из которых рождались и умирали ни разу не вымывшись. Почти каждый из них имел на себе следы оспы и других деформирующих заболеваний, которые оставляли свои жертвы полуслепыми, покрытыми оспинами, струпьями, гниющими хроническими язвами, хромыми и т.д. Средняя продолжительность жизни не достигала 30 лет. Половина детей умирала не дожив до 10. За каждым углом вас мог подстерегать преступник. Одним из наиболее популярных приемов ограбления было сбросить из окна камень на голову своей жертвы и затем обыскать ее, а одним из праздничных развлечений - сжечь живьем десяток-другой кошек. В голодные годы города Европы сотрясали бунты. А крупнейшая классовая война той эпохи, вернее серия войн под общим названием Крестьянские, унесла более 100 000 жизней. Не лучшей была участь сельского населения. Классическое описание французских крестьян 17 века, оставленное Лабрюером и подтвержденное современными историками, так суммирует существование этого самого многочисленного класса феодальной Европы: "угрюмые животные, самцы и самки разбросанные по сельской местности, грязные и мертвенно бледные, испаленные солнцем, прикованные к земле, которую они роют и перелопачивают с непобедимым упорством; они владеют своего рода даром речи, и когда выпрямляются, то на них можно заметить человеческие лица, и они действительно люди. Ночью они возвращаются в свои логова, где они живут на черном хлебе, воде и кореньях." А то, что писал Лоренс Стоун о типичной английской деревне, можно отнести и к остальной Европе того времени: "это было место полное ненависти и злобы, единственное, что связывало его обитателей, - это эпизоды массовой истерии, которая на время объединяла большинство для того, чтобы замучить и сжечь местную ведьму." В Англии и на Континенте были города, в которых до трети населения обвинялось в колдовстве, и где 10 из каждых ста горожан были казнены по этому обвинению за один только год. В конце 16 - 17 веке в одном из районов мирной Швейцарии за "сатанизм" было казнено более, чем 3300 человек. В крошечной деревушке Визенстейг за один год сожгли 63 "ведьмы". В Обермархтале с населением в 700 человек на костре погибло 54 человека за три года. Бедность была настолько центральным явлением европейского общества, что в 17 веке французский язык имел целую палитру слов (около 20) для обозначения всех ее градаций и оттенков. Словарь Академии так объяснял значение термина dans un etat d'indigence absolue: "тот, у кого до этого не было пищи или необходимой одежды или крыши над головой, но кто теперь простился с несколькими помятыми мисками для приготовления пищи и одеялами, которые составляли главное достояние рабочих семей". В христианской Европе процветало рабство. Церковь приветствовала и поощряла его, сама была крупнейшим работорговцем; о значении ее политики в этой области для понимания геноцида в Америке я скажу в конце очерка. В 14-15 веках большинство рабов поступало из Восточной Европы, особенно Румынии (история повторяется в наше время). Особо ценились маленькие девочки. Из письма одного работорговца клиенту, заинтересованному в этом товаре: "Когда прибудут корабли из Румынии, там должны быть и девочки, но имей в виду, что маленькие рабыни так же дороги, как и взрослые; из тех, кто представляет хоть какую-то ценность ни одна не стоит меньше 50-60 флоринов". Историк Джон Босвелл замечает, что "от 10 до 20 процентов женщин, проданных в Севилье в 15 веке, были беременны или имели младенцев, и эти нерожденные дети и младенцы обычно доставались покупателю вместе с женщиной без дополнительной платы". У богатых были свои проблемы. Они жаждали золота и серебра, чтобы удовлетворять свои привычки к экзотическим товарам, привычки приобретенные со времен первых крестовых походов, т.е. первых колониальных экспедиций европейцев. Шелка, специи, тонкий хлопок, наркотики и лекарства, духи и ювелирные изделия требовали уймы денег. Так золото стало для европейцев, по словам одного венецианца, "жилами всей государственной жизни...ее умом и душой . . .ее сущностью и самой ее жизнью". Но поставка драгоценных металлов из Африки и Ближнего Востока была ненадежной. Вдобавок, войны в Восточной Европе опустошили европейскую казну. Необходимо было найти новый, верный и желательно более дешевый источник золота. Что к прибавить к этому? Как видно из вышесказанного, грубое насилие было нормой европейской жизни. Но временами оно принимало особо патологический характер и как бы предвещало то, что ожидало ни о чем не подозревающих обитателей Западного полушария. Помимо повседневных сцен охоты на ведьм и костров, в 1476 в Милане толпа разорвала человека на куски, и затем его мучители съели их. В Париже и Лионе гугенотов убивали и резали на части, которые потом открыто продавались на улицах. Не были необычными и другие вспышки изощренных пыток, убийств и ритуального каннибализма. Наконец, в то время, когда Колумб искал по Европе денег на свои морские приключения, в Испании бушевала Инквизиция. Там и повсюду в Европе подозреваемые в отступлении от христианства подвергались пыткам и казням во всех видах, на которые было способно изобретательное воображение европейцев. Одних вешали, сжигали на кострах, варили в котле или подвешивали на дыбе. Других - раздавливали, отрубали им голову, сдирали заживо кожу, топили и четвертовали. Таков был мир, который бывший работорговец Христофор Колумб и его моряки оставили за кормой в августе 1492 г. Они были типичными обитателями этого мира, его смертельными бациллами, убийственную силу которых вскоре предстояло испытать миллионам человеческих существ, живших по ту сторону Атлантики. Цифры "Когда белые господа пришли в нашу землю, они принесли страх и увядание цветов. Они изуродовали и погубили цвет других народов . . . Мародеры днем, преступники по ночам, убицы мира." Книга майя Чилам Балам. Станард и Черчиль уделяют немало страниц описанию заговора евроамериканского научного истеблишмента по утаиванию действительной численности населения американского континента в доколумбову эпоху. Во главе этого заговора стоял и продолжает стоять Смитсоновский институт в Вашингтоне. А Уорд Черчиль к тому же подробно рассказывает о сопротивлении, которое американские ученые, специализирующие в стратегической для идеологии современного империализма области т.н. "Холокоста", т.е. нацистского геноцида против европейских евреев, оказывают попыткам прогрессивных историков установить действительные масштабы и всемирно-историческое значение геноцида коренных жителей Америки от рук "западной цивилизации". Что касается флагмана официозной американской науки, то Смитсоновский институт вплоть до самого последнего времени пропагандировал как "научные" оценки численности доколумбова населения, сделанные в 19 - начале 20 века антропологами-расистами типа Джеймса Муни, в соответствии с которыми в Северной Америке жило не более 1 100 000 человек. Только в послевоенный период применение методов сельскохозяйственного анализа позволило установить, что плотность населения там была на порядок выше, и что еще в 17 столетии, например, на островке Martha's Vinyard, сейчас курортном месте самых богатых и влиятельных евроамериканцев, жили 3 тысячи индейцев. К середине 60х гг. оценка численности коренного населения к северу от Рио Гранде поднялась до минимум 12,5 миллионов к началу вторжения европейских колонизаторов. Только в районе Великих озер к 1492 г. проживало до 3,8 миллионов, а в бассейне Миссиссиппи и основных притоков - до 5,25. В 80х гг. новые исследования показали, что население доколумбовой Северной Америки могло достигать 18,5, а всего полушария - 112 миллионов (Добинс). На основе этих исследований демограф-чероки Расселл Торнтон произвел вычисления с целью установить, сколько людей действительно проживало, а не могло проживать в Северной Америке. Его вывод: минимум 9-12,5 миллионов. В последнее время многие историки берут за норму среднее между вычислениями Добинса и Торнтона, т.е. 15 миллионов как наиболее вероятное приблизительное число коренных жителей Северной Америки. Иными словами, население этого континента было примерно в пятнадцать раз выше, чем то, что Смитсоновский институт утверждал еще в 80х гг., и в семь с половиной раз больше того, что он готов допустить сегодня. Причем расчеты близкие к тем, которые провели Добинс и Торнтон, были известны уже в середине 19 столетия, но их игнорировали как идеологически неприемлемые, противоречащие центральному мифу завоевателей о якобы "первозданном", "пустынном" континенте, который только ждал, чтобы они его заселили. На основе современных данных, можно сказать, что когда 12 октября 1492 года Христофор Колумб сошел на один из островов континента, вскоре названного "Новым миром," его население составляло от 100 до 145 миллионов человек (Станард). Два века спустя оно сократилось на 90%. К сегодняшнему дню самые "удачливые" из существовавших когда-то народов обеих Америк сохранили не более 5% своей прежней численности. По своим размерам и продолжительности (до сегодняшнего дня) геноцид коренного населения Западного полушария не имеет параллели в мировой истории. Так на Испаньоле, где до 1492 г. процветало около 8 миллионов таинос, к 1570 году оставались лишь две жалкие деревушки коренных жителей острова, о которых 80 лет назад Колумб писал, что "лучше и ласковее на свете людей нет". Немного статистики по районам. За 75 лет - с появления первых европейцев в 1519 г. до 1594 г. - численность населения в Центральной Мексике, наиболее густонаселенном районе американского континента, сократилась на 95%, с 25 миллионов до едва ли 1 миллиона 300 тысяч человек. За 60 лет с момента прихода туда испанцев, население Западного Никарагуа сократилось на 99%, с более чем 1 миллиона до менее чем 10 тысяч человек. В Западном и Центральном Гондурасе за полстолетия было уничтожено 95% коренных жителей. В Кордобе, около Мексиканского залива, 97% за столетие с небольшим. В соседней провинции Джалапа было уничтожено тоже 97% населения: с 180 тысяч в 1520 г. до 5 тысяч в 1626 г. И так - повсюду в Мексике и Центральной Америке. Пришествие европейцев означало молниеносное и почти полное исчезновение коренного населения, жившего и процветавшего там многие тысячелетия. Накануне вторжения европейцев в Перу и Чили, на родине инков проживало от 9 до 14 миллионов человек... Задолго до конца столетия в Перу оставалось не более 1 миллиона жителей. А еще через несколько лет - лишь половина этого. Было уничтожено 94% населения Анд, от 8,5 до 13,5 миллионов человек. Бразилия была, быть может, самым населенным районом обеих Америк. По словам первого португальского губернатора Томе де Суза, резервы коренного населения здесь были неисчерпаемы "даже если бы мы разделывали их на скотобойне." Он ошибался. Уже через 20 лет после основания колонии в 1549, эпидемии и рабский труд на плантациях привели народы Бразилии на грань вымирания. К концу 16 века в обе "Индии" переселились около 200 тысяч испанцев. В Мексику, Центральную Америку и дальше на юг. К этому же времени было уничтожено от 60 до 80 миллионов коренных жителей этих областей. Методы геноцида колумбовой эпохи Здесь мы наблюдаем поразительные параллели с методами нацистов. Уже во второй экспедиции Колумба (1493 г.) испанцы использовали аналог гитлеровских зондеркоманд для порабощения и уничтожения местного населения. Партии испанских головорезов с натренированными на убийство человека псами, орудиями пытки, виселицами и кандалами устраивали регулярные карательные экспедиции с непременными массовыми казнями. Но важно подчеркнуть следующее. Связь этого ранне-капиталистического геноцида с нацистским лежала глубже. Народ таинос, населявший Большие Антиллы и полностью истребленный в течение нескольких десятилетий, пал жертвой не "средневековых" жестокостей, не христианского фанатизма и даже не патологической жадности европейских захватчиков. И то, и другое, и третье привели к геноциду, только будучи организованы новой экономической рациональностью. Все население Испаньолы, Кубы, Ямайки и других островов было поставлено на учет как частная собственность, которая должна была принести прибыль. Этот методический учет огромного, разбросанного по крупнейшим в мире островам населения кучкой только что вышедших из Средневековья европейцев поражает больше всего. От испанских бухгалтеров в латах и с крестом тянется прямая нить к "каучуковому" геноциду в "бельгийском" Конго, умертвившему 10 миллионов африканцев, и к нацистской системе рабского труда на уничтожение. Колумб обязал всех жителей старше 14 лет каждые три месяца сдавать испанцам наперсток золотого песка или 25 фунтов хлопка (в районах, где золота не было). Выполнившим эту квоту вешался на шею медный жетон с указанием даты получения последней дани. Жетон давал его обладателю право на три месяца жизни. Пойманным без этого жетона или с просроченным отрубали кисти обеих рук, вешали их на шею жертвы и отправляли ее умирать в свою деревню. Колумб, до этого занимавшийся работорговлей вдоль западного побережья Африки, видимо, перенял этот вид казни у арабских работорговцев. За время губернаторства Колумба только на Испаньоле таким образом было убито до 10 тысяч индейцев. Выполнить установленную квоту было практически невозможно. Местные жители должны были бросить выращивать пищу и все другие дела, чтобы копать золото. Начался голод. Ослабленные и деморализованные они становились легкой добычей занесенных испанцами заболеваний. Таких как грипп, занесенный свиньями с Канар, которых завезла на Испаньолу вторая экспедиция Колумба. Десятки, возможно сотни тысяч таинос погибли в этой первой пандемии американского геноцида. Очевидец описывает огромные груды умерших от гриппа жителей Испаньолы, которых некому было хоронить. Индейцы пытались бежать куда глаза глядят: через весь остров, в горы, даже на другие острова. Но спасения не было нигде. Матери убивали своих детей перед тем, как убить себя. Целые деревни прибегали к массовым самоубийствам, бросаясь со скал или принимая яд. Но еще больше находило смерть в руках испанцев. Помимо зверств, которые по крайней мере могли быть объяснены людоедской рациональностью систематической наживы, геноцид на Атиллах, а затем и на континенте включал казалось бы иррациональные, ничем не оправданные формы насилия в массовых масштабах и патологических, садистских формах. Современные Колумбу источники описывают, как испанские колонисты вешали, зажаривали на вертелах, сжигали индейцев на кострах. Детей разрубали на куски для кормежки псов. И это при том, что таинос поначалу не оказывали испанцам практически никакого сопротивления. "Испанцы бились об заклад, кто сможет одним ударом рассечь человека надвое или срубить ему голову, или они вспарывали животы. Они за ноги отрывали младенцев от материнской груди и разбивали их головы о камни.... Других детей они нанизывали на свои длинные мечи вместе с их матерями и всеми, кто стоял перед ними." Ни от одного эсесовца на Восточном фронте нельзя было потребовать большего рвения, справедливо замечает Уорд Черчиль. Добавим, что испанцы установили правило, что за одного убитого христианина, они будут убивать сто индейцев. Нацистам не надо было ничего изобретать. Им надо было только копировать. Кубинское Лидице 16 века Свидетельства испанцев той эпохи о своем садизме поистине неисчислимы. В одном часто приводимом эпизоде на Кубе, подразделение испанцев численностью около 100 солдат сделало привал на берегу реки и, найдя в ней точильные камни, заточили о них свои мечи. Желая испытать их остроту, сообщает очевидец этого события, они набросились на сидевшую на берегу группу мужчин, женщин, детей и стариков (видимо специально согнанных для этого), которые в страхе смотрели на испанцев и их лошадей, и начали вспарывать им животы, рубить и резать, пока не убили их всех. Затем они вошли в стоящий неподалеку большой дом и сделали там то же самое, убив всех, кого они там нашли. Из дома текли потоки крови, как будто там было зарезано стадо коров. Видеть ужасные раны погибших и умирающих было страшным зрелищем. Эта бойня началась в деревне Зукайо, жители которой незадолго до этого приготовили для конкистадоров обед из кассавы, фруктов и рыбы. Оттуда она распространилась по всей округе. Никто не знает, сколько индейцев убили испанцы в этом взрыве садизма, пока их жажда крови не притупилась, но Лас Касас считает, что намного более 20 тысяч. Испанцы находили удовольствие в изобретении изощренных жестокостей и пыток. Они построили виселицу, достаточно высокую, чтобы повешенный мог касаться земли пальцами ног, чтобы избежать удушения, и повесили таким образом тринадцать индейцев, одного за другим, в честь Христа Спасителя и его апостолов. Пока индейцы были еще живы, испанцы испытывали на них остроту и прочность своих мечей, вскрывая одним ударом их грудь, чтобы были видны внутренности, а были и такие, которые делали и худшие вещи. Затем, на их иссеченные тела наматывали солому и сжигали заживо. Один солдат поймал двух детей года по два, проткнул им горло кинжалом и бросил их в пропасть. Если эти описания кажутся знакомыми тем, кто слышал о бойнях в Май Лай, Сонг Май и других вьетнамских деревнях, то это сходство становится еще сильнее благодаря термину "умиротворение", которое испанцы использовали для описания своего террора. Но как бы ужасающи ни были бойни во Вьетнаме, по своему масштабу они не идут ни в какое сравнение с тем, что случилось пятьсот лет назад на одном только острове Испаньола . К моменту прибытия Колумба в 1492 году, население этого острова составляло 8 миллионов. Через четыре года погибло и было уничтожено от трети до половины этого числа. И после 1496 скорость уничтожения еще возросла. Рабский труд В отличие от Британской Америки, где геноцид имел своей непосредственной целью физическое уничтожение коренного населения для завоевания "жизненного пространства", геноцид в Центральной и Южной Америке стал побочным продуктом зверской эксплуатации индейцев в экономических целях. Массовые убийства и пытки не были редкостью, но они служили орудием террора, чтобы покорить и "умиротворить" коренное население. Жители Америки рассматривались как десятки миллионов даровых рабочих рук природных рабов для извлечения золота и серебра. Их было так много, что рациональным экономическим методом для испанцев представлялось не воспроизводство рабочей силы своих рабов, а их замена. Индейцев умертвляли непосильной работой, чтобы потом заменить свежей партией рабов. С высокогорий Анд их сгоняли на плантации коки в низины тропического леса, где их непривычный к такому климату организм становился легкой добычей смертельных заболеваний. Таких как "ута", от которой гнили нос, рот и горло и умирали мучительной смертью. Настолько высока была смертность на этих плантациях (до 50% за пять месяцев), что забеспокоилась даже Корона, издав указ, ограничивавший производство коки. Как и все указы такого рода он остался на бумаге, ибо, как писал современник, "на плантациях коки есть одно заболевание, которое страшнее всех других. Это неограниченная жадность испанцев". Но еще хуже было попасть на серебрянные рудники. Рабочих спускали на глубину 250 метров с мешком жареного маиса на смену длиной в неделю. Кроме непосильной работы, обвалов, плохой вентиляции и насилия надсмотрщиков, индейские рудокопы дышали ядовитыми испарениями мышьяка, ртути и т.п. "Если 20 здоровых индейцев опустятся в шахту в понедельник, только половина может подняться из нее искалеченными в воскресенье", - писал один современник. Станард подсчитывает, что средняя продолжительность жизни сборщиков коки и индейских рудокопов в ранний период геноцида была не больше трех или четырех месяцев, т.е. примерно такой же, как на фабрике синтетической резины в Освенциме в 1943 г. После бойни в столице ацтеков Теночтетлане Кортес объявил Центральную Мексику "Новой Испанией" и установил там колониальный режим, основанный на рабском труде. Вот как современник описывает методы "умиротворения" (отсюда "умиротворение" как официальная политика Вашингтона во время войны во Вьетнаме) и закрепощения индейцев для работы на рудниках. «Многочисленные свидетельства многочисленных свидетелей рассказывают о том, как индейцев колоннами ведут на рудники. Их приковывают друг к другу шейными кандалами. Тем, кто валится, отрубают головы. Рассказывают о детях, которых запирают в домах и сжигают, а также закалывают, если они идут слишком медленно. Обычным делом является отрезание грудей у женщин и привязывание к их ногам тяжестей, перед тем, как сбросить их в озеро или лагуну. Рассказывают о младенцах, оторванных от матерей, убитых и использованных в качестве дорожных знаков. Беглым или "бродячим" индейцам отрубают конечности и отсылают в их деревни, повесив им на шею отрезанные кисти рук и носы. Рассказывают о "беременных женщинах, детях и стариках, которых налавливают как можно больше" и бросают в специальные ямы, на дне который врыты острые колья и "оставляют их там, пока яма не заполнится". И много, много еще чего». (Станард, 82-83) В результате из примерно 25 миллионов жителей, населявших мексиканское королевство к моменту прибытия конквистадоров, к 1595 г. в живых осталось лишь 1,3 миллиона. Остальные были в основном замучены на шахтах и плантациях "Новой Испании". В Андах, где мечами и плетьми орудовали банды Пизарро, к концу 16 века население упало с 14 миллионов до менее, чем 1 миллиона человек. Причины были те же самые, что в Мексике и Центральной Америке. Как писал в 1539 один испанец в Перу, «индейцы здесь полностью разрушены и погибают... Оно молят с крестом, чтобы им ради Бога дали еды. Но [солдаты] убивают всех лам ради ничего большего, как для изготовления свеч... Индейцам не оставляют ничего на посев, а так как у них нет скота и взять им его неоткуда, им остается только умирать с голоду». (Черчиль, 103) Психологический аспект геноцида Новейшие историки американского геноцида начинают уделять все больше внимания его психологическому аспекту, роли депрессии и стресса в уничтожении без остатка десятков и сотен народов и этнических групп. И здесь я вижу ряд параллелей с современным положением народов бывшего Советского Союза. Хроники геноцида сохранили многочисленные свидетельства психической "дислокации" коренного населения Америки. Культурная война, которую европейские завоеватели столетиями вели против культур порабощенных ими народов с открытым намерением их уничтожения, имела чудовищные последствия на психику коренного населения Нового мира. Реакция на эту "психическую атаку" варьировалась от алкоголизма до хронической депрессии, массовых детоубийств и самоубийств, а еще чаще люди просто ложились наземь и умирали. Побочными результатами поражения психики были резкое падение рождаемости и взлет детской смертности. Даже если болезни, голод, каторжный труд и убийства не доводили до полного уничтожения коренного коллектива, к этому рано и поздно приводила низкая рождаемость и детская смертность. Испанцы заметили резкое падение числа детей и временами пытались заставить индейцев иметь детей. Кирпатрик Сейл так подытожил реакцию таинос на свой геноцид: "Лас Касас, как и другие, высказывает мнение, что больше всего в странных белых людях с больших кораблей таинос поразило не их насилие, даже не их жадность и странное отношение к собственности, но скорее их холод, их душевная черствость, отсутствие в них любви". (Kirkpatrick Sale. The Conquest of Paradise. p. 151.) Вообще, читая историю империалистического геноцида на всех континентах - от Испаньолы, Анд и Калифорнии до Экваториальной Африки, Индийского субконтинента, Китая и Тасмании - начинаешь по-другому понимать литературу типа "Войны миров" Уэллса или "Марсианских хроник" Брэдбери, не говоря уже о голливудских вторжениях инопланетян. Не ведут ли эти кошмары евроамериканской фантастики свое происхождение от подавленных в "коллективном бессознательном" ужасов прошлого, не призваны ли они подавить чувство вины (или, наоборот, подготовиться к новым геноцидам) изображая себя жертвой "иноплянетян", которых истребляли твои предки от Колумба до Черчилля, Гитлера и Бушей? Демонизация жертвы Геноцид в Америке имел и свое пропагандистское обеспечение, свой "черный пиар", поразительно схожий с тем, который испольуют евроамериканские империалисты для "демонизации" своего будущего врага в глазах своего населения, для придания войне и грабежу ореола справедливости. 16 января 1493, три дня после убийства двух таинос во время торговли, Колумб повернул свои корабли на обратный курс в Европу. В своем журнале он описал убитых испанцами туземцев и их народ как "злых жителей острова Кариба, которые едят людей". Как доказано современными антрополагами, это была выдумка чистой воды, но она легла в основу своего рода классификации населения Антилл, а затем и всего Нового мира, которая стала руководством к геноциду. Те, кто приветствовал и покорялся колонизаторам, считались "ласковыми Таинос". Те же туземцы, которые оказывали сопротивление или просто были убиты испанцами, попадали под рубрику дикарей-каннибалов, заслуживающих все, что колонизаторы были в состоянии причинить им. (В частности, в логовом журнале от 4 и 23 ноября 1492 г. находим такие творения мрачного средневекового воображения Колумба: у этих "свирепых дикарей" "посреди лба находится глаз", у них "собачьи носы, которыми они пьют кровь своих жертв, которым они перерезают горло и кастрируют".) "Эти острова населены Каннибалами, дикой, непокорной расой, которая питается человеческой плотью. Их правильно называть антропофагами. Они ведут постоянные войны против ласковых и робких Индейцев ради их тел; это их трофеи, то, за чем они охотятся. Они безжалостно уничтожают и терроризируют Индейцев". Это описание Комы, одного из участников второй экспедиции Колумба, говорит куда больше о европейцах, чем о жителях Кариб. Испанцы заранее дегуманизировали людей, которых они никогда не видели, но которые должны были стать их жертвами. И это не далекая история; это читается, как сегодняшняя газета. "Дикая и непокорная раса" - вот ключевые слова западного империализма, от Колумба до Буша. "Дикая" - потому что не хочет быть рабом "цивилизованного" захватчика. В число "диких" "врагов цивилизации" были записаны и советские коммунисты. От Колумба, выдумывавшего в 1493 карибских каннибалов с глазом на лбу и собачьими носами, идет прямая нить к рейхсфюреру Гиммлеру, который на заседании лидеров СС в середине 1942 так объяснял специфику войны на Восточном фронте: "Во всех предыдущих кампаниях у врагов Германии было достаточно здравого смысла и порядочности, чтобы уступить превосходящей силе, благодаря их "давней и цивилизованной... западноевропейской утонченности." В битве за Францию вражеские части сдавались, как только получали предупреждение, что "дальнейшее сопротивление бессмыслено". Конечно, "мы, эсэсовцы" пришли в Россию без иллюзий, но до последней зимы слишком многие немцы не сознавали, что "русские комиссары и твердолобые большевики преисполнены жестокой воли к власти и животного упрямства, которое заставляет их драться до конца и не имеет ничего общего с человеческой логикой или долгом... а является инстинктом, присущим всем животным". Большевики были "животными", настолько "лишенными всего человеческого", что "в окружении и без пищи они прибегали к убийству своих товарищей, чтобы подольше продержаться", поведение, граничащее с "каннибализмом". Это "война на уничтожение" между "грубой материей, первобытной массой, лучше сказать, недочеловеками-унтерменшами, которых ведут комиссары" и "германцами..." (Arno J. Mayer. Why Did the Heavens Not Darken?The "Final Solution" in History. New York: Pantheon Books, 1988, p. 281.) На самом деле и в строгом соответствии с принципом идеологической инверсии, людоедством занимались не коренные обитатели Нового мира, а их завоеватели. Вторая экспедиция Колумба завезла на Карибы большую партию мастифов и грейхаундов, натренированных на убийство людей и выедание их внутренностей. Очень скоро испанцы стали кормить своих псов человечиной. Особым деликатесом считались живые дети. Колонизаторы разрешали собакам грызть их заживо, часто в присутствии родителей. Современные историки приходят к мнению, что на Карибах существовала целая сеть "мясных лавок", где тела индейцев продавались как собачий корм. Как и все другое в наследии Колумба, людоедство получило развитие и на материке. Сохранилось письмо одного из завоевателей империи Инка, в котором он пишет: "…когда я вернулся из Картагена, я встретил португальца по имени Рохе Мартин. На крыльце его дома висели части разрубленных индейцев для кормежки его собак, как будто они были дикими зверьми...” (Станард, 88) В свою очередь, испанцам нередко приходилось есть своих собак, выкормленных человечиной, когда в поисках золота и рабов они попадали тяжелое положение и страдали от голода. Такова одна из мрачных ироний этого геноцида. Почему? Черчиль задает вопрос, как же объяснить тот факт, что группа человеческих существ, пусть даже таких, как испанцы эпохи Колумба, коллективно помешанные на жажде богатства и престижа, могла в течение долгого времени проявлять такую безграничную свирепость, такую запредельную бесчеловечность по отношению к другим людям? Такой же вопрос поставил раньше и Станард, который подробно проследил идеологические корни геноцида в Америке от раннего Средневековья до Возрождения. "Кто эти люди, чьи умы и души стояли за геноцидами мусульман, африканцев, индейцев, евреев, цыган и других религиозных, расовых и этнических групп? Кто они, продолжающие совершать массовые убийства и сегодня?" Какого рода люди могли совершать эти чудовищные преступления? Христиане, отвечает Станард и приглашает читателя познакомиться с идущими из глубокой древности взглядами европейских христиан на пол, расу и войну. Он обнаруживает, что к концу Средних веков европейская культура подготовила все необходимые предпосылки для четырехсотлетнего геноцида против коренных обитателей Нового мира. Особое внимание Станард уделяет христианскому императиву подавления "плотских желаний", т.е. насаждаемому Церковью репрессивному отношению к сексуальности в европейской культуре. В частности, он устанавливает генетическую связь между геноцидом в Новом Свете и всеевропейскими волнами террора по отношению к "ведьмам", в которых некоторые современные исследователи видят носительниц матриархальной языческой идеологии, популярной в массах и угрожавшей власти Церкви и феодальной верхушки. Станард подчеркивает и европейское происхождение концепции расы и цвета кожи. Церковь всегда поддерживала работорговлю, хотя в раннее Средневековье в принципе запрещала держать в рабстве христиан. Ведь для Церкви только христианин и был человеком в полном смысле этого слова. "Неверные" могли вочеловечиться, только приняв христианство, и это давало им право на свободу. Но в 14 веке в политике Церкви происходит зловещее изменение. С увеличением объема работорговли в Средиземноморье увеличивались и прибыли от нее. Но этим доходам угрожала лазейка, оставленная церковниками ради укрепления идеологии христианской исключительности. Более ранние идеологические мотивы пришли в противоречие с материальными интересами христианских правящих классов. И вот в 1366 г. прелаты Флоренции санкционировали ввоз и продажу "неверных" рабов, объяснив, что под "неверными" имеются в виду "все рабы неверного происхождения, даже если к моменту их ввоза они стали католиками", и что "неверные по происхождению" означает просто "из земли и расы неверных". Таким образом, Церковь изменила принцип, оправдывающий рабство, с религиозного на этнический, что страло важным шагом по направлению к геноцидам нового времени, основанным на неизменяющихся расовых и этнических признаках (армянский, еврейский, цыганский, славянский и другие). От религии не отставала и европейская расовая "наука". Спецификой европейского феодализма было требование генетической исключительности дворянского сословия. В Испании понятие "чистоты крови", limpieza de sangra, стало центральным к концу 15 и на протяжении всего 16 века. Дворянства нельзя было достигнуть ни богатством, ни заслугами. Истоки "расовой науки" лежат в генеалогических исследованиях того времени, которые вела целая армия специалистов по проверке родословных линий. Особенно большое значение имела теория "раздельного и неравного происхождения", выдвинутая известным швейцарским медиком и философом Парацельсом к 1520 году. По этой теории африканцы, индейцы и другие нехристианские "цветные" народы произошли не от Адама и Евы, а от других и низших прародителей. Идеи Парацельса получили широкое распространение в Европе накануне вторжения европейцев в Мексику и Южную Америку. Эти идеи были ранним выражением т.н. теории "полигенезиса", ставшей непременной частью псевдонаучного расизма 19 столетия. Но еще до опубликования писаний Парацельса, сходные идеологические оправдания геноцида появились в Испании (1512) и Шотландии (1519). Испанец Бернардо де Меса (впоследствие епископ Кубы) и шотландец Иоган Мейджер пришли к одинаковому заключению, что коренные обитатели Нового мира были особой расой, которую Бог предназначил быть рабами европейских христиан. Разгар теологических диспутов испанских интеллектуалов на предмет, являются ли индейцы людьми или обезьянами, приходится на середину 16 века, когда миллионы жителей Средней и Южной Америки гибли от страшных эпидемий, зверских массовых убийств и каторжного труда. Официальный историк "Индий" Фернандес де Овиеда не отрицал зверств против индейцев и описал "бесчисленные жестокие смерти, неисчислимые как звезды". Но он считал это приемлемым, ибо "использовать порох против язычников это курить ладан для Господа". А на мольбы Лас Касаса пощадить обитателей Америки, теолог Хуан де Сепульведа заявил: "Как можно сомневаться, что народы столь нецивилизованные, столь варварские и испорченные столь многими грехами и извращениями были справедливо завоеваны." Он цитировал Аристотеля, который писал в своей Политике, что некоторые люди являются "рабами от природы" и "должны быть загнаны как дикие звери, чтобы заставить их жить правильно". На что Лас Касас отвечал: "Давайте забудем об Аристотеле, ведь, к счастью, у нас есть завет Христа: Возлюби своего ближнего как самого себя."(Но даже Лас Касас, наиболее страстный и гуманный европейский защитник индейцев, чувствовал себя вынужденным признать, что они "возможно полные варвары" ). Но если среди церковной интеллигенции мнения о природе коренных жителей Америки могли расходиться, среди европейских масс на этот счет царило полное единодушие. Еще за 15 лет до великих дебатов между Лас Касасом и Сепульведой испанский обозреватель писал, что "простые люди "повсеместно считают мудрецами тех, кто убежден, что американские индейцы это не люди, а "особый, третий вид животных между человеком и обезьяной и были созданы Богом, чтобы лучше служить человеку". (Станард, 211). Так в раннем 16 веке формируется расистская апология колониализма и супрематизма, которая в руках евроамериканских правящих классов будет служить оправданием (" защита цивилизации") для последующих геноцидов (и еще предстоящих?). Неудивительно поэтому, что на основе своего исследования Станард выдвигает тезис о глубокой идеологической связи между испанским и англосаксонским геноцидом народов Америки и нацистским геноцидом евреев, цыган и славян. Европейские колонизаторы, белые поселенцы и нацисты имели одни и те же идейные корни. И эта идеология, добавляет Станард, остается живой и сегодня. Именно на ней были основаны интервенции США в Юго-Восточной Азии и на Ближнем Востоке.
http://q99.it/FC1rLXo
|
