В марте 1945 года, журнал Leatherneck Magazine, официальный орган Корпуса морской пехоты Соединенных Штатов, опубликовал короткую и, вероятно, юмористическую статью с описанием паразита под названием «гнида японская» (Louseous Japanicas). Она включала в себя иллюстрацию в виде гротескного существа со стереотипными японскими чертами лица. Сопроводительный текст был таким:
«Морским пехотинцам, особенно натренированным для борьбы с этим видом эпидемии, поручено гигантское задание по их уничтожению... Огнеметы, минометы, гранаты и штыки доказали уже свою эффективность. Однако прежде чем может быть достигнуто полное излечение причин этого бедствия, места их размножения вокруг Токио должны быть полностью уничтожены».
Позднее в том же месяце американские бомбардировщики сбросили две тысячи тонн зажигательных бомб на город Токио. Запах горелой плоти был настолько сильным, что военные пилоты хватались за свои кислородные маски. В течение следующих пяти месяцев по меньшей мере полмиллиона японских мужчин, женщин и детей были, по словам генерала военно-воздушных сил США Кертиса Лемея (Curtis LeMay), «подожжены, брошены в кипяток и поджарены до смерти» в результате сбрасывания зажигательных бомб на 67 японских городов. А затем последовали Хиросима и Нагасаки...
Всего за несколько лет до этого евреи в Германии были названы недочеловеками (Untermenschen) и уподоблены вредителям, червям и паразитам-переносчикам заболеваний. Спустя полвека в Руанде представители племени хуту, организовавшие геноцид, сравнивали своих жертв из племени тутси с тараканами и змеями. В нынешнем году премьер-министр Израиля Биньямин Нетаньяху назвал палестинских убийц трех похищенных еврейских подростков хищными животными (этот эпитет он не применил к еврейским экстремистам, которые в отместку сожгли палестинского мальчика). «Они были похищены и хладнокровно убиты животными, — сказал Нетаньяху. — ХАМАС несет ответственность и ХАМАС за это заплатит».
Каков же общий элемент во всех приведенных историях? Он, несомненно, состоит в феномене дегуманизации. Но это не является чем-то новым или характерной особенностью только западной цивилизации. Мы находим нечто подобное в письменных источниках древних цивилизаций Египта, Месопотамии, Греции и Китая, а также в других местных культурах по всему миру. Во все времена и во всех местах подобные взгляды становились причиной насилия и угнетения. И, судя по всему, существует настоятельная необходимость понять, что же происходит, когда люди дегуманизируют друг друга. Пока наши знания об указанном предмете остаются весьма незначительными.
Но вот что мы можем сказать. Термин «дегуманизация» получил целый ряд значений после введения его в оборот в начале 19-го века. Некоторые люди воспринимают его как оскорбительную игру языка: риторическая практика сравнения человеческих существ с нечеловеческими животными или неодушевленными предметами. Другие понимают его как акт низведения людей на низшую ступень с помощью применения по отношению к ним жестокости и унижений. Существует также мнение о том, что мы дегуманизируем людей, отрицая наличие у них субъективности, индивидуальности, способности принимать решения или других основополагающих человеческих характеристик. Я фокусирую свое внимание на другой концепции дегуманизации — на более глубокой, которая обычно поддерживает все остальные. Мы дегуманизируем других людей, когда воспринимаем их как нечеловеческие создания. Люди, дегуманизирующие других людей, относятся к своим жертвам как к недочеловекам не только в метафорическом плане или в смысле аналогий. Они, на самом деле, не считают их людьми. Нацисты не только называли евреев вредителями (vermin). Они буквально относились к ним как к вредоносным животным в человеческом обличье.
Посмотрите, что европейские поселенцы думали о тех африканцах, которых они порабощали. Вот что замечает по этому поводу американский историк рабства Дэвид Дэвис (David Brion Davis): «Это была экстремальная форма дегуманизации — процесс, распространявшийся преимущественно на отношение к рабам и на восприятие белых, — которая прерывала связи человеческой идентичности и сочувствия и делала возможным рабство». Работы Моргана Годвина (Morgan Godwyn), англиканского священнослужителя, который в 17-ом веке неустанно проводил кампании в поддержку прав африканцев и коренных американцев, проливают значительный свет на то, что думали английские колонисты о своих якобы не принадлежавших к человеческому роду рабах. В книге под названием «Защитник негров и индейцев» (The Negro’s and Indians Advocate, 1680) он написал о том, как ему «по секрету» — как будто все происходило в темноте — говорили следующее: хотя негры по своему телосложению немного похожи на человека, они не являются людьми«. «Они не-люди и они лишены души: их следует считать животными и относиться к ним соответствующим образом... Существа, лишенные души, их следует считать низшими животными и относиться к ним соответственно».
Весьма поучительно будет сравнить оценки Годвина с более свежими примерами дегуманизирующего дискурса. «Untermensch» (по-немецки это значит «недочеловек») — так назывался памфлет, опубликованный в 1942 году под редакционным руководством Генриха Гиммлера, нациста, ответственного за организацию концентрационных лагерей. В нем евреи были представлены как хищные и ненасытные недочеловеки. «Не все создания, имеющие вид людей, являются таковыми», — предупреждает автор. Евреи, по его мнению, это не человеческие существа, а, скорее, «животные в человеческом обличье», и, кроме того, они, «если мерить их на основе духовной и психологической шкалы, ниже любого вида животных».
Хотя эти два типа мышления и разделяют несколько столетий — речь идет об эпохе колониальных завоеваний и нацистском правлении — они на удивление похожи. Сторонники каждого из них полагают, что человеческое обличье некоторых групп, на самом деле, лишь скрывает их истинную природу. Хотя африканцы и евреи, по их мнению, обнаруживают все внешние признаки человека, в своей глубине они лишены чего-то такого, что и делает человека человеком; их человеческий облик — всего лишь оболочка, скрывающая недочеловеческую сердцевину. Этот образец мышления воспроизводится с ужасающим постоянством в пространстве и во времени, передается от одной культуры к другой, от одной исторической эпохи к следующей. Его способность к распространению свидетельствует о чем-то фундаментальном в человеческом сознании.
Исследования в области психологического эссенциализма (psychological essentialism) проливают свет на истоки дегуманизации. Философская доктрина эссенциализма (вера в существование сущностей) имеет продолжительную историю и восходит, по крайней мере, ко временам Платона и Аристотеля. Именно сущность вещи, какими бы качествами она ни обладала, и делает ее такой, какая она есть на самом деле. Возьмите, например, свадебные кольца, сделанные из чистого золота. Что заставляет нас считать эти куски материи золотом? Философы указывают на тот факт, что оно содержит в себе сущность золота. Его сущность кроется в микрофизической структуре: вещество считается золотом только в том случае, если те атомы, из которых оно состоит, имеют 79 протонов, и любой атом с 79-ю протонами является атомом золота, и атомное число 79 является сущностью золота.
Современник преподобного Годвина английский философ Джон Локк внес важный вклад в развитие теории сущности. Он проводил различие между реальной сущностью и номинальной сущностью. Номинальная сущность — это обычная, основанная на здравом смысле концепция различения вещей, тогда как реальная сущность обладает глубокими, скрытыми от глаз качествами, которые и определяют принадлежность предмета к определенному виду. Реальная сущность золота, скрытая в его атомной структуре, является недосягаемой для обычного наблюдения, тогда как его номинальная сущность представляет собой набор характеристик, которые мы обычно ассоциируем с золотом (тяжелый, желтый, драгоценный ковкий металл и т.д.). «За сущность можно принять само существование любой вещи, однако она является тем, что она есть, — отметил Локк в 1869 году. — И таким образом реальную внутреннюю, но обычно неизвестную в своей сущности структуру вещей, от которой зависят их поддающиеся обнаружению качества, можно назвать сущностью». Однако он предупреждал: «Если вы спрашиваете, что собой представляют эти реальные сущности, то становится ясным, что люди не имеют представления о них, и им они неизвестны... и, тем не менее, нет ничего необычного в том, что люди связывают определенные виды вещей с такого рода сущностями».
Примерно 300 лет спустя после того, как из-под пера Локка вышли эти слова, представление о реальной сущности перестало быть достоянием сидящего в своем кресле философа и переместилось в лаборатории. В 1989 году Дуглас Медин (Douglas Medin) и Эндрю Ортони (Andrew Ortony) из Северо-Западного университета в Иллинойсе ввели в обращение термин «психологический эссенциализм» для обозначения нашей широко распространенной и, по-видимому, неудержимой тенденции к «эссенциализации» определенных категорий вещей. С того момента ученые накопили значительный объем эмпирических данных, подтверждающих тезис о том, что человек является прирожденным эссенциалистом. Мы склонны представлять себе мир разделенным на дискретные категории вещей, каждая из которых имеет реальную сущность.
Биологические виды представляют собой в данном случае хороший пример. Люди во всем мире подразделяют представителей животного мира на виды. Но что же определяет принадлежность животного к определенному виду? Что делает определенное создание дикобразом? Совершенно ясно, что не его иглы. Психологи и когнитивные антропологи показали, что люди склонны скрыто (а иногда и открыто) думать следующим образом: то, что делает зверя представителем определенного вида, — это не его наружность, а, скорее, какие-то глубинные качества — в данном случае речь идет о сущности дикобраза, — хотя мы, возможно, и не имеем ясного представления о том, из чего состоит эта сущность (вспомните мысль Локка: «люди не имеют представления о них, и им они неизвестны).
Чтобы оценить, насколько легко мы делим мир на наружную видимость и внутреннюю реальность, нужно лишь проанализировать кинематографическое изображение вампиров. В большинстве случаев вампиров нельзя отличить от подлинных человеческих существ. Вы можете завести разговор с какой-нибудь девушкой в баре, и у вас не возникнет ни малейшего подозрения до тех пор, пока новая знакомая не запустит свои клыки в ваше горло. Кинематографические вампиры являются суррогатами людей, потому что у них нет той внутренней искры, которая, как предполагается, существует внутри каждого человеческого существа. Я сомневаюсь, что для большого количества людей будет сложным понять подобного рода вещи.
То же самое можно сказать и о первых зрителях пьесы «Сон в летнюю ночь» — у них не возникало никаких сложностей в понимании того, что (Ник) Воттом, хотя и с головой осла, на самом деле, «глубоко внутри» является человеческим существом, тогда как его ослиная внешность лишь скрывает его человеческую сущность.
Феномен психологического эссенциализма объясняет, каким образом мы имеем возможность думать о других людях как о нечеловеческих существах, несмотря на их внешний вид. Однако это не дает нам никакой точки опоры по решающему вопросу о «недочеловечности». Когда мы дегуманизируем других людей, мы не просто рассматриваем их как не имеющих отношения к человеческому роду. Мы считаем их ниже представителей оного. Чем это объясняется?
Понятие «недочеловечности» (subhumanity), судя по всему, включает в себя представление об иерархичности. Оно предполагает, что все типы вещей ранжированы по шкале от низшего (в некотором смысле) уровня до высшего (в некотором смысле) уровня. Подобная иерархия является внутренне присущей ценностью — ценностью, которое существо имеет внутри себя, а также в представлении о себе. Приписывание внутренне присущих ценностей тесно связано с представлениями о моральных обязательствах. Чем больше определенное существо их имеет, тем больше мы должны рассматривать его с моральной точки зрения. Человеческую жизнь принято характеризовать как в высшей степени ценную, и подобная оценка резко контрастирует со взглядами относительно ценности жизни тараканов. Следовательно, мы признаем наличие в людях определенного морального статуса и отрицаем его присутствие у тараканов. Мы свободно можем раздавить их ногой, однако поступить таким же образом в отношении человека есть моральное прегрешение высшего разряда. Во время геноцида в Руанде в 1994 году боевики племени хуту называли своих соседей из племени тутси «тараканами» (inyenzi). И это делало возможным — даже обязательным — их уничтожение.
Одна из версий подобной космической иерархии нашла свое формальное выражение в Средние века в виде концепции «великой цепи бытия». Бог, высшее совершенное существо, находится на вершине этой цепи, тогда как другие виды существ располагаются в соответствии со своей удаленностью от Творца. С типичной наглостью мы, человеческие существа, расположили себя чуть ниже ангелов, однако выше не принадлежащих к человеческому роду зверей. Не принадлежащие к человеческому роду звери, растения и минералы заняли более низкое место, и поэтому считались ниже человека.
Историки говорят нам о том, что идея великой цепи бытия была заимствована из философской традиции, уходящей корнями к эпохе Древней Греции. Однако представление о космосе как об огромной моральной иерархии является намного более древним, всеобъемлющим, и оно глубоко укоренилось в нашей моральной психологии. В этом нет ничего удивительного. В конце концов социальная жизнь людей была бы невозможной при отсутствии моральных разграничений. В любом человеческом обществе существуют моральные императивы, которые требуют, чтобы к определенного рода вещам люди относились не так, как к другим. Не существует такого человеческого общества, в котором разрешалось бы относиться к одному из его членов как к сорняку, паразиту или как к животному, за которым ведут охоту из-за его плоти. Можно перерезать горло свинье и пожарить ее на огне, но немыслимо сделать то же самое с ребенком, поскольку дети находятся «выше» (то есть они по своей сути более ценны) по соответствующей шкале, чем свиньи.
Этот аспект наших моральных рамок и поддерживает огонь в костре дегуманизации, поскольку он позволяет нам думать о других людях как о существах, находящихся ниже нас по космической шкале, и поэтому мы можем поступать с ними иначе, чем с другими людьми. Вспомните слова Годвина: Африканцев «следует считать низшими животными и относиться к ним соответственно».
На один важный вопрос относительно дегуманизации пока еще не был дан ответ. Какую функцию она выполняет, если вообще можно говорить в данном случае о каких-то функциях? Ответ, конечно же, связан с нашим особым амбивалентным отношением к насилию. Homo sapiens, человек разумный, является высшим социальным видом. Наша замечательная способность взаимодействовать с другими людьми обеспечила нам господство на планете. Для того чтобы наш гиперсоциальный вид выжил, мы должны были приобрести исключительно мощные запреты на применение насилия по отношению к другим людям. Даже в Гондурасе, в стране, которая сегодня является лидером по количеству совершаемых убийств, на каждые 100 000 граждан приходится 90,4 убийств (то есть уровень убийств составляет всего 0,09%). Люди испытывают сложности с убийством даже в том случае, когда они получают за это вознаграждение. Историк армии США бригадный генерал Сэмуел Маршалл (S L A Marshall) делает весьма характерное замечание в своей книге «Люди против огня» (Men Against Fire, 1947): «Средний и вполне здоровый индивид, человек, способный переносить ментальный и физический стресс на поле боя, все еще обладает таким сильным внутренним и обычно неосознаваемым сопротивлением в отношении убийства другого человека, что он по своей воле не будет открывать огонь, если есть возможность уклониться от подобной ответственности... И очень важно то, что он таким образом отказывается выполнять свои обязанности, не осознавая этого».
Если это так, то почему в таком случае человеческая история является столь кровавой? Почему тогда история изобилует трупами в течение, по крайней мере, последних 10 000 лет? Если посмотреть на сегодняшний мир, то возникает вопрос: почему жестокая война полыхает в Сирии и ужасный геноцид, ведущий к полному истреблению, происходит в Судане? Почему сегодня больше людей находятся в рабстве, чем это было на пике трансатлантической работорговли?
Печальный факт состоит в том, что подобные акты насилия часто совершаются теми, кто ожидает в результате получения определенных преимуществ. С помощью войны, применения геноцида или порабощения уязвимого населения мы можем получить в свое распоряжение ресурсы, которые было бы сложно или вообще невозможно получить другим, более мягким способом. Поэтому мы, будучи умными приматами, разработали методы для того, чтобы обойти и нейтрализовать наш собственный ужас, возникающий от перспективы пролития крови. Мы разработали и распространили токсичные идеологии, эти впитываемые нами и меняющие наше сознание наркотики, и стали участниками мощных коллективных ритуалов — все это делается ради снятия запрета на агрессию и направление ее против наших соседей.
Техника бихевиоральной инженерии дополняется и усиливается с помощью психологических процессов, самым мощным из которых является дегуманизация тех людей, которым мы намереваемся причинить ущерб. За счет дегуманизации других людей мы изгоняем их из пределов магического круга моральных ограничений. Наши запреты в отношении нанесения им вреда, таким образом, снимаются. Это позволяет нам обращаться с ними, руководствуясь лишь нашими собственными целями.
Дегуманизация была чертой социальной жизни с самого начала цивилизации, и она продолжает оставаться источником неимоверного страдания. Но, несмотря на ее исключительную важность, особых попыток изучить этот предмет не предпринималось. В действительности, насколько мне известно, не существует ни одного университетского факультета, правительственного ведомства или некоммерческой организации, деятельность которых была бы посвящена исключительно процессам дегуманизации. Возможно, часть этой проблемы связана с тем, что, по нашему мнению, дегуманизация других является уделом лишь таких редких моральных монстров как Гитлер или Пол Пот. Но это не так. Дегуманизация является результатом определенных характеристик нашей обычной психологии, которые могут привести нас на путь применения ужасного насилия и жестокости. Не надо быть монстром или сумасшедшим для того, чтобы дегуманизировать других. Для этого достаточно быть обычным человеком.
Исследование феномена дегуманизации почти полностью ограничивается рамками социальной психологии. Очевидно, что психологии принадлежит важная роль в разработке всеобъемлющей теории, но столь же очевидно и то, что психология сама по себе не может создать подобную теорию. Изучение дегуманизации должно быть междисциплинарной инициативой, поскольку для этого необходимо исследовать не только человеческий мозг, но также идеологию, историю, политику и культуру, наши непростые отношения с нечеловеческими организмами и глубинные структуры наших концептуальных структур.
Исследования в области дегуманизации все еще находятся в своей начальной стадии, а теоретический синтез, предложенный в предыдущем абзаце, еще нигде даже близко не стал реальностью. Странным представляется и то (в свете широко распространенного и признанного мнения о том, что дегуманизация играет ключевую роль в разжигании приводящего к геноциду насилия), что нигде в мире не существует ни одного исследовательского центра, который бы занимался изучением причин этого явления и его динамикой. Вопросы относительно дегуманизации присутствуют в избытке, тогда как ресурсы для ответов на них остаются весьма ограниченными.
Благодаря совместным усилиям специалистов в области медицины, нам удалось победить болезни, которые когда-то представляли собой проклятье для человечества. Оспа, болезнь, которая в 20-ом веке унесла жизни более полумиллиона человек, сегодня полностью искоренена. Другие заболевания, такие как туберкулез или холера, все еще отмечаются, но мы уже понимаем, как предупреждать и сдерживать их. Возможно, когда-нибудь мы осознаем важность направления сопоставимых ресурсов на понимание того, каким образом предотвращать, сдерживать или даже искоренять чуму дегуманизации.
Давно уже назрела необходимость это сделать.
Дэвид Смит является профессором Университета Новой Англии и руководителем проекта, посвященного изучению природы человека. Его последняя книга называется «Ниже человека» (Less Than Human, 2011)
|
